Кравцов Борис Васильевич – начальник разведки 2-го дивизиона 132-го гвардейского артиллерийского полка 60-й гвардейской Павлоградской стрелковой дивизии 12-й армии 3-го Украинского фронта, гвардии старший лейтенант.

Родился 28 декабря 1922 года в Москве. Из семьи служащего аппарата Совета Народных Комиссаров РСФСР. Русский. В 1941 году окончил среднюю школу.

В июне 1941 года призван в Красную Армию. С 11 августа 1941 года служил красноармейцем в 91-м отдельном сапёрном батальоне Уральского военного округа (город Чебаркуль Челябинской области). С сентября 1941 года – курсант военного училища.

В мае 1942 года окончил Одесское артиллерийское училище, действовавшее в эвакуации в городе Сухой Лог Свердловской области. По окончании училища в звании лейтенанта был направлен на Юго-Западный фронт. Воевал сначала в должности командира взвода топографической разведки 2-го дивизиона 822-го артиллерийского полка 300-й стрелковой дивизии.

С июля 1942 года в той же должности воевал во 2-м дивизионе 846-го артиллерийского полка 278-й стрелковой дивизии. Воевал на Юго-Западном, Сталинградском и Донском фронтах, участник Харьковского оборонительного сражения в мае 1942 года, прошёл всю Сталинградскую битву от начала до конца.

В августе 1943 года гвардии старший лейтенант Б.В.Кравцов назначен на должность начальника разведки 2-го дивизиона 132-го гвардейского артиллерийского полка 60-й гвардейской стрелковой дивизии. В этой должности принимал участие в Донбасской наступательной операции, в том числе в освобождении городов Павлоград (дивизии было присвоено звание «Павлоградская») и Запорожье.

24 октября 1943 года начальник разведки дивизиона 132-го гвардейского артиллерийского полка гвардии старший лейтенант Б.В.Кравцов с группой разведчиков в составе стрелковых подразделений переправился через Днепр на остров Хортица в районе города Запорожье.

Связавшись с дивизионом по радио, корректировал огонь артиллерии и обеспечил подавление выявленных огневых точек противника. Когда контратакующая группа противника окружила разведчиков, гвардии старший лейтенант Б.В.Кравцов вызвал огонь артиллерии на себя. Плацдарм был удержан и остров очищен от противника.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 марта 1944 года за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом отвагу и геройство гвардии старшему лейтенанту Кравцову Борису Васильевичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

Однако об этом радостном событии офицер узнал в госпитале: в бою 31 декабря 1943 года гвардии старший лейтенант Б.В.Кравцов был тяжело ранен близким разрывом снаряда. Долго лечился в госпиталях городов Запорожье, Славянск, Ленинакан (Армянская ССР). В июне 1944 года капитан Б.В.Кравцов был уволен из армии по ранению (признан инвалидом 2-й группы).

В сентябре 1944 года поступил в Московский автодорожный институт, но вскоре был вынужден оставить учёбу: фронтовые раны заживали очень долго.

В сентябре 1945 года он поступил в Московскую юридическую школу, которую окончил в 1947 году. С 1947 года – судья линейного суда Московско-Окского бассейна. С июня 1950 года – старший инспектор-ревизор отдела транспортных судов Министерства юстиции СССР. В 1952 году окончил без отрыва от работы Всесоюзный юридический заочный институт.

С ноября 1955 года – освобождённый секретарь парткома Министерства юстиции СССР. С 1956 года – инструктор отдела административных и торгово-финансовых органов ЦК КПСС.

28 января 1960 года был назначен первым заместителем Прокурора РСФСР. С января 1971 года по апрель 1984 года – Прокурор РСФСР.

В последующем дважды утверждался в этой должности на новый срок полномочий. В 1970-х годах произошло чрезвычайное происшествие – в результате покушения со стороны одного из участников гражданского процесса, которому Б.В.Кравцов отказал в принесении протеста, он получил огнестрельное ранение в плечо.

С 12 апреля 1984 года по 7 июня 1989 года – Министр юстиции СССР.

Член ВКП(б)/КПСС в 1943-1991 годах. Депутат Верховного Совета СССР 11-го созыва (1984-1989). Депутат Верховного Совета РСФСР 8-10-го созывов (1971-1984).

Автор и соавтор монографий «Советская прокуратура» и «Правовая работа в народном хозяйстве», автор более 100 публикаций в журналах «Советское государственное право», «Социалистическая законность», «Советская юстиция», «Огонёк», «Ветеран», в газетах «Известия», «Правда», «Советская Россия», «Красная звезда».

С 1989 года – на пенсии.

Живёт в Москве.

Член Российской Ассоциации Героев. Член Клуба Героев Советского Союза, Героев Российской Федерации и полных кавалеров ордена Славы Москвы и Московской области.

Классные чины:
государственный советник юстиции 3-го класса (1960);
государственный советник юстиции 2-го класса (1962);
государственный советник юстиции 1-го класса (08.02.1971).

Награждён советскими орденами Ленина (19.03.1944), Октябрьской Революции (27.12.1982), Отечественной войны 1-й степени (11.03.1985), 2 орденами Трудового Красного Знамени (25.10.1967, 31.08.1971), российскими орденами «За заслуги перед Отечеством» 1-й степени (24.11.2021), Александра Невского (26.12.2017), Дружбы народов (07.04.1994), медалями.

Заслуженный юрист СССР (27.12.1972). Заслуженный работник прокуратуры Российской Федерации (09.01.2012). Почётный работник прокуратуры СССР (14.04.1981).

Почётный гражданин городов Каменск-Шахтинский (1983; Ростовская область) и Дербент (Республика Дагестан).

Из очерка И. Рашковца "Считали его погибшим"

В августе 1941 года недавний выпускник московской 131-й средней школы Борис Кравцов был направлен в военное артиллерийское училище.

В училище Кравцов ехал в теплушках с такими же, как и он, стриженными наголо парнями. По прибытии к месту учебы их разместили в казарме-бараке. Вместо привычных кроватей — дощатые нары, на них матрасы, набитые соломой. И сразу же, с ходу, учеба: все дни, а нередко и ночи строевая и физическая подготовка, арттренажи, марш-броски, изучение оружия и боевой техники, уставов, военной топографии. В то время, как известно, жизнь, быт и обучение войск были максимально приближены к боевым условиям: "Делать все так, как нужно на войне!"

Всю двухлетнюю программу надо было освоить за семь-восемь месяцев. Тяжело? Да. Но возможно. Учились курсанты добросовестно, жадно. Дисциплина и исполнительность были высочайшими. Понимали: война не потерпит недоучек.

...Шел апрель 1942 года. Позади десять месяцев жесточайших сражений советских войск с немецко-фашистскими захватчиками. Завершилась битва под Москвой, развеявшая миф о непобедимости гитлеровской армии.

В те дни Борис Кравцов, только что окончивший военное училище, был направлен в действующую армию, на Юго-Западный фронт. В отделе кадров ему сказали, что служить будет в 278-й стрелковой дивизии — командиром взвода разведки артиллерийского дивизиона.

До штаба дивизии, державшей оборону в районе села Новый Бурлук, он шел пешком. Весна была в разгаре — густо зеленела у дороги трава-мурава, кое-где алели полевые цветы, на яблонях появилась завязь. Тихо и тепло вокруг. И казалось, нет никакой войны.

Но к вечеру, приняв свой взвод, он уже отправился засекать цели на переднем крае противника. Сопровождал его сержант Ищенко, учитель по своей мирной довоенной профессии. Да и вообще все его подчиненные были старше юного лейтенанта и по возрасту, и по житейскому опыту — два учителя, директор школы, бригадир колхоза и другие. Это поначалу несколько смущало Бориса. Но со временем все прошло.

Сначала Ищенко провел лейтенанта по опушке леса, потом они перепрыгнули через речушку, вскарабкались на край оврага и стали рассматривать в бинокли ту, "чужую" сторону. Разглядели два блиндажа, несколько дзотов, издали напоминавших холмики. Кравцов прикинул, как учили, расстояние до целей и перенес их на карту. Подумал: "Хорошо бы стукнуть по фрицу из орудий!"

Но этого не произошло. Почему? Разве мог новичок взводный знать, что начавшееся 12 мая наступление наших войск под Харьковом через неделю приостановится. В ходе кровопролитных боев превосходящим силам врага удалось прорвать оборону у барвенковского выступа и нанести удар в тыл войскам Юго-Западного фронта. Вскоре окруженные соединения и части получили приказ отходить на восток. Отступал и взвод Бориса Кравцова.

Положение осложнялось тем, что в небе господствовала авиация противника, не давали покоя вражеские артиллерия и танки. Тут впервые Борис увидел раненых и убитых.

Шли молча под теплым моросящим дождичком почти двое суток. Когда, выбившись из сил, сделали привал, то отошедший к дороге сержант Махибразюк — бывший директор школы из-под Винницы — вдруг не проговорил, а прямо-таки выкрикнул: "Прыколотное! О, куды дотопалы. Оцэ ж уже кончается граныця Харкивщины!"

Кончились села с белыми украинскими хатками, начались донские станицы. Только здесь, в излучине Дона, севернее Сталинграда, дивизион получил приказ занять оборону, вырыть ходы сообщения, оборудовать блиндажи, замаскировать орудия. Настроение бойцов поднялось, понимали, что располагались основательно, значит, отступлению конец. А вскоре это было подтверждено приказом наркома обороны Сталина, № 227 от 28 июля 1942 года, категорически потребовавшим: "Ни шагу назад!" Сознание нависшей над Родиной опасности придавало воинам новые силы, укрепляло их решимость выстоять.

Взвод лейтенанта Кравцова делал свое дело: засекал огневые точки, командные пункты и расположение боевой техники противника, окопавшегося напротив, у станицы Распопинской. — Здесь я по-настоящему понял, — вспоминает Борис Васильевич, — что такое артиллерийская разведка: нередко приходилось быть и впереди пехоты, за передним краем. Иногда за боевое охранение ползем — эдак метров двести вперед, до вражеских окопов ближе, чем до своих. Донесет, скажем, войсковая разведка, что огневая точка врага вон около тех кустов, а мы обязаны это перепроверить. Я должен поймать ее в стереотрубу или бинокль, сообщить координаты и корректировать огонь наших батарей. У нас рация с собой, и мы даем координаты по радио. А бывало, что и по телефону. Иногда так близко от немца расположишься, что слышишь его речь, подаваемые команды. Выдвинешь стереотрубу, замаскируешь тряпкой, чтоб не отсвечивала, и смотришь: ого! Вот он где свой пулемет пристроил, фашист!

Борис умел быстро схватывать и запоминать всю панораму местности: дома, холмы, рощи, отдельные деревья, овраги, речушки. И все это "срисовывал". Считал, что артиллеристу надо не только знать абстрактные цифры и условные обозначения целей, но и четко представлять, куда угодит его снаряд. К этому в дивизионе так привыкли, что нередко даже просили: "Изобрази, лейтенант, панораму, а то скоро задачу ставить командирам подразделений".

Тот день, 19 ноября 1942 года, сталинградцы запомнили на всю жизнь. Запомнил его и лейтенант Кравцов. Утро выдалось тихое, с легким морозцем, с жиденьким туманом в низинах и балках. И вдруг воздух засветился и содрогнулся. Это ударила наша артиллерия, вся разом, да так, что задрожала земля, посыпались стекла. В этой канонаде звучали и орудия дивизиона капитана Ламина. И били они по тем самым целям, что обнаружили и засекли разведчики, "глаза и уши".

Началось гигантское контрнаступление советских войск, которое завершилось окружением и разгромом немецко-фашистской группировки фельдмаршала Паулюса под Сталинградом.

После триумфальной победы советских войск под Сталинградом 278-я стрелковая дивизия, теперь уже 60-я гвардейская, в составе которой находился 132-й гвардейский артполк, снова с боями двигались на запад. Кравцов со своим взводом шел впереди дивизиона. Вышли к реке Северский Донец, к той самой, на берегах которой начинал Борис войну. А дальше — степные районы Украины...

Отступая, противник яростно огрызался, устраивал засады, переходил в контратаки.

Где-то в начале марта 1943 года колонна 132-го артполка двигалась вслед за пехотой. Погода скверная, моросящий дождь со снегом, холодный ветер, туман. И вдруг с флангов и тыла разрывы снарядов, стрекот пулеметных очередей. Оказывается, напоролись на танковую засаду. Да не просто напоролись, а попали в ловушку: немцы открыли огонь, пропустив вперед значительную часть нашей колонны.

— Получилось так, — вспоминает Борис Васильевич, — что мой взвод оказался рядом с первой батареей 76-миллиметровых пушек. Последовала команда развернуть орудия, изготовиться к бою. Легко сказать "развернуть", "изготовиться". А как же трудно было это сделать в непролазной грязи, при плохой видимости, под непрерывным обстрелом противника. В этой кутерьме я увидел замполита дивизиона капитана Сиятскова и парторга старшего лейтенанта Кравченко. Они помогали разворачивать и устанавливать в положение "к бою" пушки. Обращаясь к артиллеристам, подбадривали, вдохновляли личным примером, бесстрашием. Не прошло и десяти минут, как наши орудия открыли ураганный огонь по вражеским позициям. Корректируя огонь, я увидел, как загорелся шедший впереди тяжелый танк противника, тут же, левее, вздыбился и резко остановился второй. Остальные стали разворачиваться и отходить.

Ожесточенные бои завязались при подходе к городу Запорожью. В ходе битвы за Днепр Ставкой придавалось особое значение Запорожской операции.

Фашистское командование прилагало максимум усилий к тому, чтобы остановить и задержать советские армии на подступах к Днепру. На этот естественный водный рубеж враг возлагал большие надежды и готовил его для длительной обороны. Сейчас задача нашего командования состояла в том, чтобы ликвидировать Запорожский плацдарм противника и освободить город Запорожье. Начальник разведки артдивизиона, коим в тот период уже был гвардии старший лейтенант Кравцов, четко представлял одно: надо во что бы то ни стало и как можно быстрее прорвать оборону противника, освободить город и выйти к древнему Славутичу.

И вот в тяжелейших сражениях Запорожский плацдарм врага был уничтожен. 14 октября наши войска овладели городом. Но дальнейшим наступательным действиям серьезно мешали вражеские войска, засевшие на острове Хортица. Гитлеровцы имели на том острове, длиною в несколько километров, сильные укрепления, которые еще предстояло брать, форсируя глубоководную в своем нижнем течении реку. Эта задача стояла перед частями 60-й гвардейской стрелковой дивизии.

После трудного штурма Запорожья войска готовились к новому наступательному броску. Подтягивались тылы, подвозились боеприпасы, продовольствие. Для артиллерийских разведчиков эти дни были столь же напряженными, как и предыдущие. Кравцов уже который день изучал притаившийся и, казалось, "неживой" остров. Пристроившись на чердаке поврежденного бомбежкой шестиэтажного дома, он до рези в глазах подолгу всматривался в холмистую, кое-где покрытую рощами и кустарниками местность, в уцелевшие и полуразрушенные строения. Наносил на карту ориентиры, огневые точки и оборонительные сооружения врага, набрасывал цветными карандашами панораму видимой части острова и правого берега реки.

На исходе дня 24 октября Кравцов доложил капитану Ламину о том, что удалось увидеть и засечь. Прокомментировал:

— Здорово фрицы зарылись в каменистую землю. Укрепления основательные. Да еще и высокие скалистые берега.

Вскоре Ламин вызвал Кравцова в штаб дивизиона и поставил задачу:

— Приказано форсировать Днепр, произвести высадку на Хортицу. Ты с группой разведчиков пойдешь вместе со штурмовым батальоном. Будешь корректировать огонь артиллерии.

— Когда выступать?

— Сегодня в двадцать один ноль-ноль.

Командир дивизиона понимал, на что идут разведчики, и, будто извиняясь, добавил:

— Мы поддержим вас. Дай только координаты.

Кравцов понимал: выжить один шанс из ста. Но приказ есть приказ.

Едва стемнело, спустились к берегу начальник разведки и еще несколько человек. Среди них Мозгунов — лучший радист в дивизионе, светловолосый рязанский парень, неразлучный с шуткой и улыбкой. Рация у него работала безотказно, он ее буквально нянчил и берег, как самую заветную вещь. И именно она на Хортице, можно сказать, помогла им остаться живыми.

...Ни звезд, ни луны — плыли в полной темноте. Саперы и связисты бесшумно гребли, поднявшись во весь рост. Полупонтон не был виден, поэтому немцы стреляли из автоматов наугад трассирующими пулями, строчили из пулеметов.

Все промокли. Но надо было держаться во что бы то ни стало. Проплыв половину пути, услышали впереди всплески воды и стрельбу: значит, штурмовой батальон уже достиг берега. Стали грести сильнее. И вдруг толчок — сели на мель. Борис тихо скомандовал:

— Приготовить рацию и прыгать в воду!

Сам тут же махнул через борт. Вода леденящая, слава богу, неглубоко. Побрели к берегу с большой предосторожностью. Вскоре ощутили под ногами песок. Залегли. Вглядевшись в темноту, заметили на берегу движение. Поняли: наши. Рассредоточившись, поползли вперед. Нашли стрелков в траншеях, из которых они только что выбили немцев, а командиров — в блиндаже.

Ошарашенные внезапностью нападения, гитлеровцы спешно отошли в глубину острова, оставив в блиндаже как трофей даже свои консервы и дюжину фашистских наградных знаков с бланками анкет.

Разведчикам все обрадовались — и командиры и бойцы. "О, длиннорукие прибыли! (так в шутку называли артиллеристов). Вот это дело!"

Кравцов оборудовал свой НП в блиндаже, Мозгунов быстро настроил рацию и вызвал левый берег. Сразу веселее стало на сердце, когда услышали спокойный голос командира дивизиона. Борис успел лишь доложить ему, что Днепр форсировали и связались с пехотой. В эту минуту фашисты повели по нашим позициям шквальный минометный и пулеметный огонь. Наши батареи ответили несколькими залпами — и у врага все стихло.

Каждый понимал — затишье кратковременное. Враг постарается во что бы то ни стало сбросить смельчаков в Днепр.

...В блиндаж влетел часовой.

— Немцы!

Пехота открыла огонь из всех видов оружия. Кравцов вызвал свой дивизион... Враг откатился. И снова атака.

Всю ночь Борис корректировал огонь левобережных батарей, помогая пехоте отбивать наседающего противника. Всю ночь в эфире звучали его команды:

— Взрыватель осколочный, заряд полный, буссоль двадцать шесть... уровень, прицел... Два снаряда, огонь!

— Шесть снарядов, беглый огонь!

— Уровень меньше ноль-ноль два...

И так до рассвета.

— За ночь,— вспоминает Борис Васильевич,— восемь атак отбили. Командиры были в траншеях вместе с пехотинцами. Мы с Мозгуновым, Хрисанфовым и Трегубенко находились в блиндаже: радист возле рации, я у входа, чтобы наблюдать, где взрываются снаряды. "Огонька, огонька добавьте!" — просил я берег, и они добавляли. На рассвете фашисты бросились девятый раз. Вражеские автоматчики прорвались сквозь заградительный огонь, наш правый фланг был смят, командира ближайшей к блиндажу роты Кузнецова ранило. Патронов у нас почти не оставалось... Как быть?

И вот уже доносятся крики: "Рус, рус, сдавайс! Рус капут!" Фашисты все ближе, устанавливают пулеметы, пытаются проникнуть внутрь. Заметив красномордого верзилу, стреляю из пистолета почти в упор, не целясь, отхожу в глубь блиндажа. Мозгунов, не поднимая глаз, застыл возле рации. Он бледен, но спокоен, старательно держит связь. Оба понимаем, что сейчас с нами будет покончено: мы окружены. Патронов нет — последний в моем пистолете...

Первым из осажденного врагом "маленького блиндажного гарнизона", как окрестили свою группу разведчики, был убит Хрисанфов — пуля попала ему в голову, когда он пытался через бруствер траншеи посмотреть, что делается там, за блиндажом. "Вот и еще одного не стало", — горько прошептал Кравцов, нагнувшись над мертвым товарищем. И тут же он и Трегубенко отчетливо услышали шуршание песка — фашисты подползали сзади и справа. Быстро вошли в блиндаж, Притворили дверь. Выпрямившись, Кравцов глубоко вдохнул пропитанный пылью и пироксилином воздух, И то, что смутно пробуждалось в душе несколько мгновений назад, стало решением.

— Давай огонь на нас! На нас! — закричал Борис. И Мозгунов с таким азартом передал это левому берегу, будто бы это была радость, а не смерть.

А по крыше блиндажа уже стучали тяжелые сапоги, раздавались лающие выкрики. Наступили тягостные минуты ожидания: поняли или нет там, на левом берегу, выполнят ли артиллеристы просьбу? Тревожную мысль прервал оглушительный взрыв гранаты, влетевшей через амбразуру блиндажа. В тот же миг Борис ощутил острую боль в левом плече, Подумал: "Только бы кость не задело". Увидев разбитую рацию, отрешенно произнес: "А какая, собственно, разница..."

Мозгунов ожесточенно покопался в рации, потом поднял ее, встряхнул и отбросил прочь. "Ну, все!" — сказал, выпрямляясь.

Да, теперь, кажется, действительно, было все... Оборвалась последняя связь, соединявшая их с противоположным берегом.

— Слышите! — вдруг пробасил Трегубенко, взволнованно дернув себя за вислый ус. Они услышали знакомый, нарастающий свист снарядов. "Наши!"

Первый — перелет, затем два снаряда разорвались в нескольких метрах от блиндажа. Следующий ахнул по блиндажу. Поплыл, посыпался песок. Очередной снаряд разорвался рядом, и стала рушиться крыша. Засыпало, оглушило. Как-то враз смолкли крики, стоны, автоматная стрельба — немцев смыло с блиндажа, как грязь в половодье.

...Очнувшись, Борис понял, что завален обломками и землей. С трудом высвободил руки. Тяжело ворочаясь и кряхтя, вытащил из-под балок ноги. Медленно приподнялся, попытался отряхнуться. Почувствовав слабость во всем теле, машинально присел на обломок балки и здоровой рукой стал растирать шею, грудь. Головокружение прошло. Только сейчас он обратил внимание на пронзительную голубизну утреннего неба.

И тут же до его слуха донеслись звуки перестрелки, разрывов мин. Понял: там, на позициях нашей пехоты, что ближе к кручам, продолжался бой. "Надо быстрее пробираться к своим, — подумал, — нельзя терять ни минуты".

Опершись на обломок лежавшей рядом рейки, встал и прямо-таки остолбенел. В четырех-пяти шагах, неестественно откинувшись к стенке блиндажа, перед ним стоял Трегубенко, Подпирая головой и плечами часть перекрытия. Да, да, именно он — рослый, плечистый, с широко расставленными ногами и намертво зажатым в больших ручищах карабином. Подойдя ближе, Борис понял — это было пробитое осколками, уже остывшее тело бесстрашного богатыря, зажатое обрушившимися балками.

— А где же Мозгунов? Я должен найти его живым или мертвым.

Кравцов понимал, что враги могут появиться здесь с минуты на минуту. Но бросить товарища в беде... Нет, это было не в его характере.

Осматривая блиндаж, Борис услышал стон, глухо доносившийся из дальнего угла. Бросился туда и стал судорожно разбирать завал. К счастью, радист получил лишь небольшие повреждения головы и ноги. Наскоро перевязал, как мог, раненого и ползком потащил на правый фланг, к своим. Там помогли, Мозгунову стало лучше, и он занял место в строю пехотинцев. В батальоне капитана Боровикова, к счастью, еще сохранялась проводная связь.

— Соедините меня с "Чайкой", — попросил Кравцов.

Солдат-связист несколько раз крутанул ручку зеленого ящичка и протянул телефонную трубку старшему лейтенанту.

— "Чайка" на проводе, — послышался в трубке знакомый голос.

— Я Кравцов. Говорю вам — Кравцов! Что? Погиб? Как видите, жив. И... здоров, пустяковая царапина. Ну да ладно. Принимайте координаты. Снова атакуют.

И пошло привычное: заряд полный... прицел... четыре снаряда, беглый огонь!

Но вскоре и эта последняя жилка, соединяющая пехоту с левым берегом, прервалась. Провод был перебит.

Противно "чухая" и подвывая на высокой ноте, прошли одна, затем другая мины. Со стороны рощи застрочил пулемет. А вскоре показалась цепь автоматчиков. Шли из глубины острова, пытаясь охватить наши позиции с двух сторон.

— Гранаты к бою! Патроны беречь, стрелять только одиночными по верным целям, — передавалась по цепи команда комбата.

Кравцов вдруг увидел, что группа солдат, человек пятнадцать, начала выскакивать из окопов и, скатываясь с кручи, устремилась к воде. За ними с криком "Стой, назад!" рванулся замполит батальона. "Видно, новички. Не выдержали нервы", — подумал Борис и большими прыжками поспешил на помощь замполиту.

Размахивая пистолетами, стреляя над головами бегущих, офицеры остановили их почти у самой кромки воды. "Немедленно в окопы! Здесь же вас перестреляют как куропаток! — вразумляли они беглецов.— А ну, не трусить! Слышите, там наши "старики" "ура!" кричат. Вперед!"

Атаки врага повторялись методично и упорно. Отбивать их становилось все труднее.

— Положение было чрезвычайно напряженным,— вспоминает Борис Васильевич, — патроны на исходе, гранат мало. А впереди еще часов шесть светлого времени. Ждать подмогу можно было только с наступлением темноты. Поэтому боеприпасы берегли и по возможности противника подпускали на расстояние прицельного выстрела. Чтобы уберечь солдат от ранения в голову при артналетах, отрыли "лисьи норы" — эдакие круглые углубления в стенке траншеи. Когда начинался интенсивный орудийно-минометный обстрел, солдаты всовывали в "нору" голову. Это в какой-то мере помогало сберечь людей.

Никогда еще день не казался Кравцову таким долгим. Мучила жажда. От пыли и дыма нечем было дышать.

Снова ранило Мозгунова. Разорвав зубами пакет с бинтом, попытался одной правой рукой перевязать товарища, но это не получилось. Левая, раненая, налилась свинцом и не позволяла даже шевельнуть пальцами. — Ничего, Толя, потерпи немного. Сейчас станет легче. Отправим тебя на Большую землю, и все будет в порядке. Вот видишь, уже и сестричка бежит...

Последняя атака противника на острове, в отражении которой принял участие Кравцов, была особенно ожесточенной. Подпускали фашистов чуть ли не вплотную к передней траншее и забрасывали гранатами; офицеры, у кого еще были патроны, стреляли из пистолетов. В батальоне оставалось не более трех десятков здоровых бойцов, многие получили тяжелые ранения. И все-таки атаку отбили!

К ночи на Хортицу, выше по Днепру, высадился десант под командованием полковника Чайки. Началась эвакуация раненых. На одном из понтонов был эвакуирован и Кравцов. Тощие, с запавшими глазами, в разорванном, пропахшем потом и порохом обмундировании — людей было трудно узнать. Но и в такой обстановке солдаты не теряли силы духа, подбадривали "тяжелых", шутили.

— Нет, таких парней никому не поставить на колени, — с гордостью думал Кравцов.

...Как был, в окровавленной рубашке, в гимнастерке с оторванным рукавом, пришел Борис в штаб. Командира дивизиона не было, и он доложил начальнику штаба Сычеву, что задание выполнено. — Ну, Боря, я рад, — сказал Аркадий Мартынович, обняв его за плечи. — Теперь быстро к фельдшеру. А потом отсыпаться, отдыхать. Молодец. Помог удержать плацдарм.

Военфельдшер Демьяненко, немногословный худощавый блондин, тщательно обработал рану и долго прощупывал руку в поисках осколка. Досадовал, что нет рентгена.

— Да не расстраивайтесь, Федор Саввич, — успокоил его Кравцов. — Нет, так и не надо. А сейчас лучше дайте мне умыться, переодеться и, если можно, топчанчик. Зверски хочется спать.

...После двухнедельного лечения Борис снова в строю. Впереди предстояли не менее ожесточенные, чем в сентябре — октябре бои за правобережье.

Именно в те дни довелось Кравцову еще раз принимать участие в форсировании Днепра.

...Плавни. Разумовский плацдарм. В первых рядах десантников, высадившихся на правый берег между балкой Ярок и селом Разумовкой, были некоторые подразделения и части 60-й гвардейской стрелковой дивизии. Операция была проведена так умело и скрытно, что противник обнаружил форсирование и открыл огонь по переправе только тогда, когда основные подразделения десанта уже высадились на берег.

Несколько оправившись и подтянув силы, фашисты организовали ряд контрударов, стремясь остановить наши части и сбросить их в Днепр. Но гвардейцы расширяли плацдарм.

Особенно ожесточенные бои развернулись в середине декабря сорок третьего года. Утром 14 декабря враг перешел в контрнаступление. После часовой артподготовки в атаку было брошено несколько отборных полков, поддержанных тяжелыми танками.

Только высочайшее мужество, несокрушимая вера в силу советского оружия могли выдержать подобный натиск. Наши воины устояли. И через несколько дней пошли сами в наступление. Вместе со стрелковыми полками, а порой впереди пехоты шли и разведчики Бориса Кравцова, корректируя огонь батарей 2-го артдивизиона своего полка.

Продвигаясь на запад, части 60-й гвардейской стрелковой дивизии в ожесточенных боях освободили село Владимировку и были временно остановлены противником у населенных пунктов Катещино и Токмаковка Днепропетровской области.

..Подмороженную землю запорошил снег. Разведчики надели белые маскировочные халаты. Осторожно, стараясь слиться с, казалось, пустынной равниной, шли в указанном направлении. Кравцов поднялся на снежный бугорок и в бинокль стал просматривать опушку березовой рощи. Заметил далекие фигурки за снежными брустверами. "Немцы, — отметил про себя, — надо засечь цели и передать координаты на батарею".

Подумал, но сделать ничего не успел. Буквально шагах в пяти разорвался снаряд.

Пришел на минуту в сознание, когда погружали его на двуколку — везти в медсанбат. Открыв глаза, увидел санитарку, военфельдшера и старшего лейтенанта Кравченко. Прощаясь, Иван Афанасьевич наклонился к раненому, положил на плечо руку:

— Ну, Борис, дорогой мой человек, держись, лечись и возвращайся в часть. Обязательно. Мы будем тебя ждать.

Биографию подготовил: Игорь Сердюков